Солдат - Страница 25

Через час, достигнув окраин городка, мы понесли первые потери. Одиночный дикарь, сука такая, из голимого обреза двухстволки, картечью вынес одному из наших парней половину живота. Его пристрелили, но нашего парня уже не вернешь, а размен один на один, для нас полная хрень. Заказали минометный обстрел, и артиллерия отработала красиво. Развалины по маршруту нашего движения покрылись сеткой вспухающих взрывов, десять минут отдых, и снова топаем вперед.

Какое-то время продвигаемся без помех, рывок, перекат, движение только вдоль стен и контроль местности.

— Собаки! — крик нашего снайпера, в ПСО спалившего передвижение боевых псов впереди.

Занимаем оборону, собак немного, всего полтора десятка, кончаем их быстро, и двигаемся дальше. Подвал, там кто-то есть, внизу слышим шуршание и чьи-то осторожные шаги.

— Гранаты! — негромко говорит Черепанов, который находится рядом с нашей тройкой.

Мы его слышим и, одновременно, как на учениях в Кисляковской, не показываясь на свет и, держась стен, сдернув кольца, кидаем вниз старые и надежные Ф-1, произведенные нашими столичными оружейниками. Взрывы. Внутри стонут люди, а мы добавляем еще по гранате, теперь уже РГД. После того, как они отработали, спускаемся вниз. У самого входа лежат мужчины, человек восемь-девять, в изломанной груде мяса и костей, точно не скажешь сколько, а рядом два пса, которые еще живут и скребут по бетону покалеченными лапами, но мы добиваем их одиночными выстрелами в голову.

Проходим дальше, подвал большой, просторный, и всех его жителей мы завалить не могли. Картинка, которая нам открывается, не очень. Десятка три женщин и детей, по виду, лет до двенадцати, не старше. Жмутся в угол и что-то бормочут на своем тарабарском межплеменном наречии. Выхватываю только русский мат, который неизменен, а более, ни одного знакомого слова.

Вот и спрашивается, что делать? Приказ один, кончать всех без разбору, но дети же. Стоим всей тройкой, переминаемся, я старший, целый младший сержант, а как поступить с этой грязной зачуханой толпой, не знаю.

Из-за моей спины появляются два автоматных ствола, изрыгают огонь, и пули в упор крошат самок и детенышей. Поворачиваюсь, мой комод, Филин, свой АКМ перезаряжает.

— Что, сдрейфили? — он сплевывает на покрытый экскрементами и кровью грязный пол.

— Как-то не по себе, — пожимаю я плечами.

— Ладно, на первый раз прощается, но еще раз замешкаетесь, пеняйте на себя, лично пристрелю, и не посмотрю, что ты, Мечник, командирский любимчик и нормальный боец. Пошли, — он потянул меня куда-то в угол, и я последовал за ним. — Бля, где же, она?

— Что ищем-то? — спросил комода.

— Да, кладовку, где эти твари хавчик хранят. В каждом подвале такая должна быть и где бы они ни останавливались, то первым делом ее оборудуют. Вот, нашел! — почти обрадовано вскрикнул сержант, и приподнял крышку, которой раньше канализационные люки на дорогах накрывали.

Мы увидели выдолбленную в бетоне яму. Глазу и Яку сразу же стало плохо, и они отскочили в сторону, а я стоял и смотрел на засоленные руки, ноги и головы людей, которых «беспределы» на еду порубали. Это у них вроде как НЗ и деликатес к праздникам.

— Я все понял, Филин, — кивнул я комоду, — никакой жалости и никакой пощады.

— Нормально, — сержант хлопнул меня по плечу, — работаем, Мечник.

После того, что мы видели в подвале, пошла самая настоящая работа. Подвал, гранаты, взрывы. Входим, снова катятся гранаты, взрывы, добиваем выживших дикарей. Все легко, и дикари действуют по шаблону. Есть силы, выбегают наружу, и мы давим их огнем, а если у них мало бойцов, тогда ждут нас на входе в свое жилище. За день прошли три десятка подземных убежищ, самых разных. В некоторых было от пяти до десяти животин на двух ногах, одна семья, а в других настоящее племя, в котором было до сотни особей.

Такая кровавая работа продолжалась до вечера, пока у нас БК не закончился. На ночь закрепились в одном разваленном трехэтажном доме, но спать никому не хотелось, и до утра мы толком глаз не сомкнули, так, полудрема какая-то. Наконец, только развиднелось, нам подвезли гранаты и боезапас, мы пополнились, и кровавый наш труд возобновился.

Время от времени «беспределы» пытались атаковать, но все городские высоты уже были под нашим контролем, на них сидели корректировщики с радиостанциями, и мы встречали их вовремя. Были и собачки, эти милые существа, откормленные на человечине, каждая весом кило под семьдесят-восемьдесят, но одиночки, никогда не больше, чем три-пять штук, так что справлялись с ними быстро.

К вечеру, вся «правая» сторона города Батайска, разделенного на две части автомагистралью, была под нами, а «левая» под столичными войсками. Завтра мы выдвигаемся на Ростов, а на наше место придут территориалы, еще не по одному разу проверят все отнорки и уничтожат недобитков, которые наверняка, имеются. Мы же, свои обязательства перед нашим государством выполнили полностью, и значит, делать нам здесь больше нечего.

Победа! Красивое слово, мощное, радостное, но мне было как-то тоскливо, и удовлетворения оттого, что я делал эти пару дней, я не испытывал никакого. Нет, сожалений или каких-либо рефлексий я не испытывал, все в порядке, чисто служба, без всяких эмоций, но и интереса от полученного результата тоже не было.

Пришел, увидел, победил! Кажется, именно такие слова сказал один древний вояка, который забыл добавить, что надо еще и потери подсчитать. Кстати, про потери. За три дня проведения операции по зачистке города, из строя роты выбыло пять человек, трое убитых, навсегда, и двое тяжелораненых, возможно, что и временно.